Федор Достоевский творец сложных и простых одновременно смыслов, концептотворец. И мы к нему тянемся. И те формы любви друг к другу, которые он предлагает, нам по-прежнему близки. И не это ли повод для радости?
«Телевидение стало единственным посредником между книгой и читателем, между произведением и зрителем. Посмотрев мой фильм, я надеюсь, зритель получит представление о том, что такое роман Достоевского», — говорит режиссер новой версии «Преступления» Дмитрий Светозаров (он же режиссер популярных сериалов «Улицы разбитых фонарей», «Агент национальной безопасности», «Вепрь»). Возможно, поклонники авторского («тире» элитарного) кино смутятся столь разнящимся содержимым творческой копилки Светозарова. Однако человек, который столь долго и основательно говорил о различных преступлениях и наказаниях на языке кино, и который не ставил перед собой каких-то фантастических сверхцелей (как мечтатели и сочинители Достоевского), а ставил вполне реальные: дать «представление о том, что такое роман Достоевского», — заслуживает, на мой взгляд, как минимум, пристального внимания или хотя бы попытки понять.
Правда, в одном из светозаровских интервью проскочила довольно амбициозная заявка: «снять аутентичного Достоевского». Мне кажется, как человек вменяемый, он не имел в виду полного равенства, равнозначности своего «кинотекста» и первоисточника (к слову, родственники С. Бондарчука уже делают выводы о равенстве толстовской экранизации и романа «Война и мир»). Светозаров всего лишь указывал на желание полностью соответствовать первоисточнику, запрятать подальше жажду самораскрытия и «играть» Достоевского по написанной именно им стозвучной партитуре.
Конечно, насколько это у него получилось полностью, частично или вовсе никак, каждый ответит сам. Мне же хочется, никого не задевая, никого не агитируя, поразмышлять на тему: что же все-таки в фильме удалось.
Первый момент музыка. Композитором «Преступления и наказания» стал его же продюсер, владелец двух преуспевающих кинокомпаний Андрей Сигле (современная комбинация, не так ли?). Я изначально лояльна к нему, так как он много работал с А. Сокуровым, в частности — над его шедеврами «Телец», «Отец и сын», «Солнце» и «Александра» (с Г. Вишневской), также участвовал в записи альбомов «Алисы», «Наутилуса-Помпилиуса», «Кино». Первые серии фильма я вообще воспринимала только потому, что музыка соответствовала ритму романа, его душной, болезненной и бесконечно тревожной атмосфере, сквозь которую то и дело просвечивают то нежность, то сентиментальность, то любовь. Впоследствии (где-то после 4−5 серий), когда то ли Светозаров наконец попал в темпоритм Достоевского, то ли я примирилась с сюжетной динамикой, заданной режиссером, почувствовалось, что вовсе не только в музыке, в ее сокуровской перенасыщенной смыслами и эмоциями атмосфере, дело. Я поняла, что смотрю фильм, так как там действительно есть и Раскольников, и Соня, и кровь (правда ее несколько больше, чем у Достоевского), и совесть.
Второй момент это нетемный Родион. Как мы все помним, в романе Раскольников брюнет с большими черными глазами. Здесь же он светлый. И это было бы нелепостью, если бы не две вещи. Во-первых, так без особых хлопот Светозарову удалось установить двойничество Родиона и Сони, визуализировать внутренне сходство. Во-вторых, в анфас актер, игравший Раскольникова (В. Кошевой) чем-то напоминает полуангела — полуребенка, но его профиль почти мефистофельский делает то, что в книге Достоевского производят темные волосы и глаза.
Третий момент женские образы фильма. Прежде всего, Алена Ивановна и Соня (Полина Филоненко). Именно они не Дуня, не мать играют в унисон с исполнителем главной роли. И в то, что одну хочется убить, а другую любить, веришь без вопросов «почему?».
«Почему?» возникает в других случаях. Когда видишь явно неизможденного и, как Платон Каратаев, круглого Ю. Кузнецова в роли Мармеладова. Когда играет Е. Яковлева, хочется спросить, почему ее мать так похожа на мать Аглаи в исполнении И. Чуриковой («Идиот», реж. В.В. Бортко), и нужно ли так нажимать на вполне заслуженное сумасшествие до эпилога, где «произошло нечто совсем неожиданное»? Когда на экране А. Балуев, хочется узнать, почему его Свидригайлов так сходен с гармоничным, толерантным, культурным, спокойным и интеллигентным Иваном Тургеневым, а временами вообще ведет себя как сдержанный жрец «приличия»? Где маска? Где наигранность, ненатуральность? Где чертики в глазах (или хотя бы банька с пауками)? Все эти краски, к слову есть даже с перебором — в игре А. Панина (Порфирий Петрович).
В целом же фильм даже с таким «ландшафтным» эпилогом — удался, он стал хорошей иллюстрацией к роману, выдержанной и в цвете, и в звуке, и в интерьере, и в атмосфере. И когда я смотрела его, не просто чувствовала, но видела, что «воздух надо переменить», понимала, что антиэстетика может будоражить не меньше красоты.
Однако напоследок хотелось бы сказать, что мой Достоевский немного другой. Он более мистичен, фантастичен, невозможен, в нем больше галлюцинаций и снов (недаром он перечитал всего Гофмана и по-русски и по-немецки). Думаю, что идеальный фильм по нему это что-то вроде «сна с открытыми глазами». Однако, видимо, создать подобное кино так же невозможно, как и совершить идеальное преступление. |
